Четыре тысячи недель. Тайм-менеджмент для смертных - Оливер Беркман

В общем, вы должны быть благодарны за то, что не родились крестьянином в раннесредневековой Англии. Во-первых, у вас было бы гораздо меньше шансов дожить до совершеннолетия; но даже если бы вы дожили, жизнь, которая простиралась перед вами, была бы подневольной. Вы бы проводили свои тяжелые дни, обрабатывая землю, на которой вам разрешил жить местный лорд, в обмен на то, чтобы отдавать ему непосильную долю того, что вы производили, или того дохода, который вы могли получить от этого. Церковь также требовала регулярных пожертвований, и вы были слишком напуганы вечным проклятием, чтобы ослушаться. На ночь вы уходили в свою однокомнатную хижину вместе с остальными членами семьи (которые, как и вы, редко мылись и чистили зубы), а также со свиньями и курами, которых на ночь заводили в дом; медведи и волки по-прежнему бродили по лесам и лакомились любыми животными, оставленными на улице после захода солнца. Болезни были еще одним постоянным спутником: знакомые всем болезни варьировались от кори и гриппа до бубонной чумы и огня святого Антония - формы пищевого отравления, вызванного заплесневелым зерном, при котором страдающему в бреду казалось, что его кожа горит или что его кусают невидимые зубы.

Время до расписания

Но есть один набор проблем, с которыми вы почти наверняка не столкнулись бы: проблемы времени. Даже в самые изнурительные дни вам, вероятно, не приходило в голову, что у вас "слишком много дел", что вам нужно торопиться или что жизнь движется слишком быстро, не говоря уже о том, что вы нарушили баланс между работой и личной жизнью. В то же время в спокойные дни вы никогда бы не почувствовали скуки. И хотя смерть присутствовала постоянно, а жизни обрывались гораздо чаще, чем сегодня, время не казалось вам ограниченным. Вы не чувствовали бы давления, заставляющего вас искать способы "сэкономить" его. Не было бы и чувства вины за то, что вы тратите его впустую: если бы вы сделали послеобеденный перерыв в обмолоте зерна, чтобы посмотреть петушиные бои на деревенской усадьбе, это не выглядело бы как уклонение от "рабочего времени". И все это не потому, что в те времена дела шли медленнее, или потому, что средневековые крестьяне были более расслабленными или смирились со своей участью. А потому, что, насколько мы можем судить, они вообще не воспринимали время как абстрактную сущность - как вещь.

Если это звучит путано, то это потому, что наш современный способ думать о времени настолько глубоко укоренился, что мы забываем, что это вообще способ мышления; мы похожи на пресловутую рыбу, которая понятия не имеет, что такое вода, потому что она полностью ее окружает. Однако стоит немного отвлечься, и наша перспектива начинает выглядеть весьма своеобразно. Мы представляем себе время как нечто отдельное от нас и от окружающего нас мира, "независимый мир математически измеримых последовательностей", по словам американского культуролога Льюиса Мамфорда. Чтобы понять, что он имеет в виду, задайтесь каким-нибудь вопросом, связанным со временем, - как вы планируете провести завтрашний день, скажем, или чего вы добились за последний год, - и, не осознавая этого вначале, вы, вероятно, обнаружите, что представляете себе календарь, измерительную линейку, рулетку, цифры на циферблате часов или какой-нибудь более туманный вид абстрактной временной шкалы. Затем вы начнете измерять и оценивать свою реальную жизнь по этой воображаемой шкале, выстраивая свои действия в соответствии с временной шкалой в вашей голове. Эдвард Холл говорил о том же, представляя время как конвейерную ленту, которая постоянно проносится мимо нас. Каждый час, неделя или год - это как контейнер на ленте, который мы должны заполнять по мере его прохождения, если хотим чувствовать, что используем свое время с пользой. Когда занятий слишком много , чтобы они могли удобно разместиться в контейнерах, мы чувствуем себя неприятно занятыми; когда их слишком мало, нам становится скучно. Если мы успеваем за контейнерами, то поздравляем себя с тем, что "не отстаем", и чувствуем, что оправдываем свое существование; если мы пропускаем слишком много контейнеров, то чувствуем, что потратили их впустую. Если мы используем контейнеры с надписью "рабочее время" для отдыха, наш работодатель может раздражаться. (Он заплатил за эти контейнеры, они принадлежат ему!)

Средневековому фермеру просто незачем было принимать такую странную идею. Работники вставали с солнцем и ложились спать в сумерках, а продолжительность их дней зависела от времени года. Не было необходимости думать о времени как о чем-то абстрактном и отдельном от жизни: вы доили коров, когда их нужно было доить, и собирали урожай, когда наступало время сбора, и любой, кто пытался навязать внешнее расписание - например, доить месяц за один день, чтобы убрать его с дороги, или пытаться заставить урожай прийти раньше, - справедливо считался сумасшедшим. Не было и стремления "успеть все сделать", потому что работа фермера бесконечна: всегда будет еще одна дойка и еще один урожай, и нет смысла мчаться к какому-то гипотетическому моменту завершения. Историки называют такой образ жизни "ориентацией на задачу", потому что ритмы жизни органично вытекают из самих задач, а не из выстраивания их в абстрактный график - подход, ставший для нас сегодня второй натурой. (Заманчиво думать, что средневековая жизнь текла медленно, но точнее было бы сказать, что концепция жизни "текла медленно" показалась бы большинству людей бессмысленной. Медленно по сравнению с чем?) В те времена, до появления часов, когда нужно было объяснить, сколько времени может занять какое-то дело, единственным вариантом было сравнить его с каким-то другим конкретным занятием. Средневековые люди могли говорить о задаче, длящейся "Miserere whyle" - примерное время, необходимое для прочтения 50-го псалма, известного как Miserere, из Библии, - или, наоборот, "pissing whyle", что не требовало объяснений.

Живя таким образом, можно представить себе, что этот опыт был бы обширным и текучим, пронизанным чем-то, что можно без преувеличения назвать своего рода магией. Несмотря на многие реальные лишения своего существования, наш крестьянин мог ощущать светлое, благоговейное измерение окружающего его мира. Его не беспокоило никакое представление о том, что время "идет", он мог испытывать повышенное осознание живости вещей, ощущение безвременья, которое Ричард Рор, современный францисканский священник и писатель, называет "жизнью в глубоком времени". В сумерках средневековый сельский житель мог ощущать, как в лесу шепчутся духи, медведи и волки; пахая поле, он мог чувствовать